Арсений Тарковский, 17 цитат. Слово только оболочка пленка звук пустой

Слово Слово — только оболочка, Плёнка, звук пустой, но в нём Бьётся розовая точка, Странным свети... ▷ Socratify.net

Слово Слово — только оболочка,Плёнка, звук пустой, но в нёмБьётся розовая точка,Странным светится огнём,Бьётся жилка, вьётся живчик,А тебе и дела нет,Что в сорочке твой счастливчикПоявляется на свет.Власть от века есть у слова,И уж если ты поэт,И когда пути другогоУ тебя на свете нет,Не описывай заранеНи сражений, ни любви,Опасайся предсказаний,Смерти лучше не зови!Слово только оболочка,Плёнка жребиев людских,На тебя любая строчкаТочит нож в стихах своих

Урок-исследование стихотворения Арсения Тарковского "Слово"

Урок литературы в 11-ом классе по творчеству Арсения Тарковского

« В начале было слово…»

Работу выполнила:

Локтева Валентина Дмитриевна,

учитель русского языка и литературы

Цели: 1. Ознакомить учащихся с основными вехами жизненного и творческо-

го пути Арсения Тарковского.

2. Углубить навыки анализа лирики на примере стихотворения «Сло-

во», навыки выразительного чтения стихов.

3.Воспитывать любовь к родному языку, к родному слову.

Оформление: презентация, запись песни на слова А. Тарковского

« Вот и лето прошло…».

Подготовка к уроку: Учащиеся готовят сообщения о жизни и творчестве по- эта, выразительное чтение стихов.

Эпиграф: «Слова имеют огромную власть над нашей жизнью, власть магическую, мы заколдованы словами и в значительной степени живем в их царстве»

Н. Бердяев.

Ход урока

Слово учителя: Сохранилось предание, что первая фраза, которую перевёл в 9-м веке с греческого языка создатель славянской азбуки, гласила: « В начале было слово…». Так начинался библейский рассказ о сотворении мира, о появлении первого человека на нашей планете и о том, как он научился говорить и как появились на Земле первые слова. Из этого рассказа следует, что слово – это дар Бога, которым сумел воспользоваться человек. В Библии так говориться об этом: « Господь Бог образовал из земли всех животных полевых и всех птиц небесных и привёл к человеку, чтобы видеть, как он назовёт их, и чтобы, как наречёт человек всякую душу живую, так и было имя ей…» Сказки, мифы разных народов донесли до нас из глубины веков и другие истории, которые объясняют появление говорящего человека. Ребята, слово сопровождает нас в течение всей жизни, и оно само её часть, дух и плоть.

Известный русский философ Н. Бердяев писал: «Слова имеют огромную власть над нашей жизнью, власть магическую, мы заколдованы словами и в значительной степени живём в их царстве». Своё отношение к слову выразили в своих стихах многие поэты. Давайте вспомним эти стихи.

Выразительное чтение стихов учениками:

И . А. Бунин «Слово», А. А. Ахматова «Мужество»

Н. Рубцов «Брал человек холодный мёртвый камень» В. Солоухин «Слово о словах»

Учитель: Сила слова беспредельна. Вспомним пословицы о словах. Как вы понимаете смысл каждой из пословиц?

Доброе словечко в жемчуге;

Ласковое слово лучше мягкого пирога;

Ласковое слово что вешний день;

Ласковое слово и кость ломит;

На добрый привет добрый и ответ.

- Какие слова повторяются в пословицах? Почему? В русском языке есть слова, которые показывают спасительную роль слова, но и доказывающие, что словом можно убить:

Злое слово пуще стрелы ранит;

Недоброе слово больней огня жжёт;

Есть слово как мёд сладко, есть словцо как полынь горько;

Худое слово доведёт до дела злого;

Худое слово и ложкой мёда не запьёшь.

-Какие слова повторяются в этих пословицах? Почему?

Послушайте ещё одно стихотворение, которое тоже называется «Слово».

(Учитель читает стихотворение А. Тарковского «Слово»)

Слово только оболочка,

Плёнка, звук пустой, но в нём

Бьётся розовая точка,

Странным светится огнём.

Бьётся жилка, вьётся живчик,

А тебе и дела нет,

Что в сорочке твой счастливчик

Появляется на свет.

Власть от века есть у слова,

И уж если ты поэт,

И когда пути другого

У тебя на свете нет,

Не описывай заранее

Ни сражений, ни любви,

Опасайся предсказаний,

Смерти лучше не зови!

Слово только оболочка,

Плёнка жребиев людских.

На тебя любая строчка

Точит нож в стихах своих.

Автор этого стихотворения А. Тарковский – отец кинорежиссёра Андрея Тарковского, известного по фильмам «Иваново детство», «Зеркало». Поэту много пришлось испытать в жизни: это и ранняя смерть сына и жизнь в безвестности почти 35 лет. Есть сходство в судьбах отца и сына Тарковских: обоим им досталась, говоря словами Е. А. Боратынского, «жизнь, в сердце бьющая могучею волною и в грани узкие втесненная судьбою».

Верный классическому стилю, вобравший в себя эстетику лучших поэтов 20- 30-х годов, лично знавший О. Мандельштама, А. Ахматову, М. Цветаеву, Б. Пастернака и многих других, А. Тарковский тем не менее долгие годы оставался нашим современником (Поэт умер в мае 1989 года). «Мне выпала на долю многолетняя жизнь, - писал А. Тарковский, - я был пристрастным наблюдателем изменений, происходивших в самосознании человечества, в характере его знаний. От отца, матери, брата мне достался в наследство интерес к точным наукам и литературе. Я был воспитан в преклонении перед законами человечности, уважения к личности и достоинству людей. Я считаю, что самое главное в мире – это идея добра…во всех её воплощениях».

Прежде чем мы перейдём к анализу стихотворения Тарковского «Слово», вспомним основные вехи его жизни.

(Сообщения учеников)

Детство.

Арсений Александрович Тарковский родился 25 июня 1907 года в городе Елизаветграде Херсонской губернии. Отец Александр Карлович в молодости был отправлен в Сибирь, где вёл подробные записи о жизни в Туруханском крае, о людях, о политике. Вернувшись из ссылки в Елизаветград, он женился на Марии Дмитриевне Рачковской. В семье Тарковских было трое детей: дочь Александра Карловича от первого брака (первая жена умерла) и двое сыновей: Валерий (погиб в годы гражданской войны) и Арсений. Отец был человек неординарный. Он знал около десяти иностранных языков. В1913 году ещё маленьких своих детей водил на вечера поэзии Ф. Сологуба, И. Северянина, К. Бальмонта. Уже тогда Арсений писал стихи в подражание знаменитым поэтам. А детство у него было счастливым и безоблачным – «золотым», и в разные годы в своих стихах он вновь и вновь обращается в то замечательное время.

Вернуться туда невозможно

И рассказать нельзя,

Каким переполнен блаженством

Этот райский сад. «Белый день».1942.

Становление А. Тарковского как поэта.

В1924 г Арсений закончил Единую трудовую школу – семилетку и семья поэта переехала в Москву.

«Я привез тетрадь стихов и умение ничего не есть по два дня подряд. В Москву я приехал учиться»,- писал Тарковский. В 1925 году он был принят на литературные курсы при Всероссийском союзе поэтов. Учителем Тарковского в стихотворстве стал поэт и переводчик Георгий Шенгели, который не дал молодому человеку умереть с голоду – Шенгели «уступил» ему своё место в газете « Гудок», где Тарковский начал писать стихотворные фельетоны. В то время в « Гудке» сотрудничали Ю. Олеша, М. Булгаков, В. Катаев, И. Ильф и Петров.

Конец 20-х – начало 30-х годов – время становления А. Тарковского как поэта. В начале творчества Тарковский был подвержен влиянию О. Мандельштама, с которым познакомился в конце 20-х годов. ( «Был до ужаса задавлен Осипом», - по выражению А. Ахматовой. Но с конца 1928-го года поэт становится под знамя другого литературного направления, на котором было написано «Поэтическая правда». «Что такое реализм?... Это система творчества, где художник правдив наедине с собой,»- писал Тарковский.

« Как мог этот поэт так вдруг освободиться, так внезапно обрести свой голос, свой неповторимый свежий голос?... Только очень сильный поэт мог эту власть (Мандельштама) в себе преодолеть»,- писала А. Ахматова.

Творческая судьба Поэта.

Нелёгкой была творческая судьба А. Тарковского. Рапповцы обвинили его в «мистицизме», из-за чего он лишился работы на радио. Он совсем не жаждал, как Демьян Бедный, «в винтик превратиться»- у него был другой путь. Русская классическая традиция – вот в чём нашёл Тарковский основу для поэтического творчества. Он продолжал работать, несмотря ни на что, сохраняя свою творческую индивидуальность и верность пушкинской традиции.

В 1946 году Тарковский решился, наконец, выпустить свою первую книгу. Она уже была набрана в типографии. Но вышло известное постановление ЦК ВПК (б) о журналах «Звезда» и « Ленинград», и книга была рассыпана. Удар, нанесённый поэту, был настолько силён, что лишь в начале 60-х годов Тарковский снова решился на издание книги. Сборник стихов «Перед

снегом» вышел в 1962-м году и принёс автору известность. Стихи высоко оценила А. Ахматова: «Сборник стихов А. Тарковского « Перед снегом» - неожиданный и драгоценный подарок современному читателю. Эти долго ожидавшие своего появления стихи поражают рядом редчайших качеств. Из них самое поразительное то, что слова, которые мы как будто произносим каждую минуту, делаются неузнаваемыми, облегчёнными в тайну и рождают неожиданный отзвук в сердце.

Я тот, кто жил во времена мои,

Но не был мной. Я младший из семьи

Людей и птиц, я пел со всеми вместе

И не покину пиршества живых…

Как верно и в то же время современно это звучит!... Этот новый голос в русской поэзии будет звучать долго…Эта книга ничего не боится» (А.Ахматова.-М.,1990.-Т.2-с.244) В сборник вошли стихотворения Тарковского 1941-1962 годов.

Война в жизни поэта

На фронт Тарковский ушёл добровольцем в декабре 1941 года. С1941 по 1943 год был военным корреспондентом фронтовой газеты «Боевая тревога» 2-й Гвардейской армии и участвовал в боевых действиях под Москвой, на Западном, Брянском, Втором Белорусском и Первом Прибалтийском фронтах; был награждён орденами Красной Звезды и Отечественной войны 1-й степени. В декабре 1943 года Тарковский был тяжело ранен, перенёс несколько операций (ампутация ноги) и в1944 году был демобилизован из армии в звании капитана гвардии.

В годы тяжёлых испытаний поэт обращается к своим истокам. В стихах 40-х не раз использует образы «Слова о полку Игореве».

Горькая память войны не даёт Тарковскому покоя. Он постоянно возвращается к военной теме, к теме памяти.

Я не был убит на войне,

Так значит – и вправду везло мне.

Но братья стучатся ко мне:

-И помни, - твердят мне, -

и помни…

Мы делили

Одну судьбу. Они достойней были

И умерли, а я ещё живу.

«Памяти друзей»,1945.

Тема вины перед убитыми переплетается в поэзии Тарковского с темой нравственного долга перед нами.

Тарковский и Цветаева

В 1966-м году выходит второй стихотворный сборник Арсения Тарковского «Земле – земное», куда вошли стихи периода 1941-1966 годов Любовь, время, смысл человеческой жизни, загадка творчества и судьба поэта в этом мире – вот основные темы сборника. Особый интерес вызывает цикл стихов «Памяти М. И. Цветаевой», Он открывается стихотворением « Из старой тетради», датированным 1939 годом – годом знакомства Тарковского с Мариной Ивановной. «С Мариной Ивановной я познакомился в 1939-м году, - вспоминал позднее Тарковский. – Она приехала в очень тяжёлом состоянии, была уверена, что сына её убьют, как потом и случилось. Я её любил, но с ней было тяжело. Она была слишком нервна…слишком несчастная». Такой и предстаёт Цветаева в стихах Тарковского: упрямой, гордой, но несчастной и уставшей – она устала бороться с судьбой, устала от одиночества; наконец, просто устала отстаивать любовь, талант. Тема личной утраты, смешанной с острым чувством вины, которая тяжёлым грузом легла на совесть поэта».

Я слышу, я не сплю, зовёшь меня,

Марина,

Поёшь, Марина, мне, крылом грозишь,

Марина.

« Я слышу, я не сплю…», 1946.

Признание таланта

В 1969 году выходит сборник стихов А. Тарковского «Вестник». В нём не начинающий поэт, а уже зрелый мастер подводит своеобразные итоги своему творчеству и своей жизни. В это время Тарковский уже признан, он мэтр стиха, один из лучших переводчиков. Жаль только, что признание пришло к нему лишь на склоне лет, а Государственная премия СССР оказалась посмертной. В сборнике «Вестник» есть стихотворение, ставшее уже в наши дни известным шлягером. Жаль только, что автору шлягера не удалось проникнуть в глубину стихов Тарковского, почувствовать их лёгкую грусть и спокойную мудрость, философскую сдержанность и лиризм:

(Звучит запись песни на стихи А. Тарковского «Вот и лето прошло»,1967)

Учитель: «Для поэзии очень важно, чтобы поэт был двойником своих стихов… поэзия – вторая реальность, в её пределах происходят события, параллельные событиям жизни, она живёт тем же, чем и жизнь, жизнь – это чудо, чудо и поэзия»,- это знаменитое высказывание А. Тарковского. Поэт в своих стихах всматривается в жизнь, отражает жизнь. Поэтому один из самых ярких, самых значительных образов в поэзии Тарковского – это образ отражения, образ зеркала. «Зеркало»-так называется один из самых знаменитых фильмов Андрея Тарковского. Фильм рассказывает о доме, семье, об отце. Если у вас будет возможность, обязательно его посмотрите. А теперь мы обратимся вновь к стихотворению Тарковского «Слово»

Анализ стихотворения «Слово»

-Какова тема стихотворения? Что является предметом художественного изображения?

(Тема внутри литературная - власть слова над человеком. Предметом изображения является история рождения слова. Поэт изображает процесс творчества)

-Какова проблема, поставленная в стихотворении?

(Человек – творец искусства)

Что мы узнаём о чувствах поэта? Как он выражает своё отношение к происходящему процессу творчества?

(Можно назвать это стихотворение предупреждением. Создавая своё произведение, поэт должен осторожно пользоваться словами, у слов есть магическая власть)

- Что можно сказать о композиционном строении стиха?

(Можно проследить чёткое композиционное построение: завязка (1 строфа) - развитие действия (2-3 строфа) – кульминация(4-я строфа) –развязка(5-я строфа начинается с повторяющейся строчки, то есть предупреждение как бы помещается в какую-то оболочку, построение закольцовывается)

-Какой художественный метод, то есть тип образного видения мира применяет поэт?

(Реализм, даётся назидание людям, близким по духу, по характеру служения)

-К какому жанру можно отнести стихотворение?

(Стихотворение близко к сонету своим внутренним членением. В сонете важную роль в обеспечении полноты воспроизведения авторской поэтической картины мира играют звук и свет. В данном стихотворении мы наблюдаем « слово-звук, светится огнём, появляется на свет, у тебя на свете нет». С помощью этих слов передаётся естественная многомерность и своеобразие поэтического мира)

-Какова идея произведения? Напомним. что идейная позиция – это авторская концепция мира и человека в нем. Идея определяется через пафос. Каков пафос стихотворения?

(Утверждающий, автор говорит о беспредельной силе слова)

-Можно ли найти примеры магической силы слова в поэзии?

(Да. У Марины Цветаевой. Четверостишье, написанное о муже Сергее Эфроне, стало пророческим. Стало как бы эпиграфом к его судьбе:

Белый был - красным стал:

Кровь обагрила.

Красным был - белым стал:

Смерть победила…)

Да. Мы уже знаем судьбу С. Эфрона, в октябре 1941 года он был расстрелян.

( У А. Ахматовой стихотворение « Молитва». Написанное в 1915-м году, оно стало пророческим. М. Цветаева сказала при встрече: «Как вы могли написать: « Отыми и ребёнка, и друга, И таинственный песенный дар…». Разве вы не знаете, что в стихах всё сбывается?» (Муж расстрелян, сына три раза арестовывали)

Поговорим о языке стихотворения. Какие языковые средства помогают поэту передать чувства? Сначала поговорим об интонации Меняется ли интонация?

( Да, 1,2 строфы интонация спокойная, показан процесс рождения слова, поэт использует метонимию – бьётся жилка употреблено здесь как обозначение работы мысли (жилка на висках головы), вьётся живчик – тоже работа мысли. Так же используется сравнение - в 1-й строфе слово с пустой оболочкой, с плёнкой, в последней строфе с оболочкой, наполненной содержанием сказанного. Рождение слова сравнивается с рождением ребёнка, причём рожденного в сорочке, то есть защищённого от всяких бед и несчастий( по народным приметам).Слова «слово» и «счастливчик»- контекстуальные синонимы. Так же синонимом будет «розовая точка».

_ Есть ли эпитеты?

- Почему в 1-й строфе слово-это только «звук пустой, плёнка», а в последней строфе «плёнка жребиев людских». В чём разница?

(В 1-й строфе ещё не родившееся слово, не наполненное смыслом, а в последней строфе поэт показывает, как содержание слова влияет на судьбу человека)

Совершенно верно. Слово «жребий» устаревшее, в переносном значении это судьба, участь. А вы верите в судьбу?

Почему слово светится странным огнём?

(Может потому, что предназначенье слова – жечь огнём сердца людей, эпитет «странным» - ещё не понятным, неизвестно, какой смысл будет вложен в слово).

Какие ещё тропы вы нашли в стихотворении?

( Строчка точит нож – олицетворение. Звучит предупреждение: будь осторожен со словом, оно может погубить).

-Какое из прочитанных вами стихотворений наиболее близко по содержание стихотворению «Слово»?

(Стихотворение В. Солоухина «Слово о словах»)

Подводим итоги. Время, выпавшее на долю Тарковского, не было простым. Сменялись политические авторитеты, поэтические пристрастия. Многие имена, прежде громко звучащие, ныне прочно забыты. Но, к счастью, настал черед тех, кто, слушая время, доверял своему сердцу и своему таланту, не изменял высокому предназначению поэта. Кирилл Ковальджи писал о Тарковском: «Он за свою долгую жизнь разделил все беды и радости с родной страной, почти четыре десятилетия не подозревавшей, что он у неё есть – настоящий русский поэт. Теперь он - уже навсегда»

Я свеча, я сгорел на пиру.

Соберите мой воск поутру,

И подскажет вам эта страница,

Как вам плакать и чем вам гордиться,

Как веселья последнюю треть

Раздарить и легко умереть,

И под сенью случайного крова

Загореться посмертно, как слово.

Литература:

1. Научно-методический журнал «Русский язык в школе»,2002,№3.с.66

2. Научно-методический журнал «Русский язык в школе»,2007,№4. с.58

3. Научно- методический журнал «Литература в школе»,1997,№7.с.141.

4. Русская поэзия второй половины 20 века, М.2002.с.28.

5. Научно- методический журнал «Русский язык в школе»,2002, с.47.

infourok.ru

Золотой локон и розовая точка: Интуиция живого у Пушкина и Тарковского | Михаил Эпштейн | Лаборатория слова

У Арсения Тарковского есть стихотворение «Слово» (1945), из которогоприведу первые два четверостишия, особо значимые для нашейтемы:

Слово только оболочка, Пленка, звук пустой, но в нем Бьется розовая точка, Странным светится огнем, Бьется жилка, вьется живчик, А тебе и дела нет, Что в сорочке твой счастливчик Появляется на свет....

Смысл, кажется, ясен: внутри слова мерцает нечто загадочное, егодуша, его жизнь. Точно так же и родившийся в сорочке (оболочке)потому и счастливчик, что в нем бьется и мерцает нечтомаленькое и живое, от чего он и произошел на свет: «бьетсяжилка, вьется живчик...»

На волне ритмической памяти к этим строкам Тарковского приплываютдругие, пушкинские стихи:

Город пышный, город бедный, Дух неволи, стройный вид, Свод небес зелено-бледный, Скука, холод и гранит – Всё же мне вас жаль немножко, Потому что здесь порой Ходит маленькая ножка, Вьется локон золотой. 1828

Размер тот же самый – четырехстопный хорей, что и у Тарковского.Mожно контаминировать одни строки в другие, получая центон,даже с частичным сохранением рифм, пусть неточных, но с общимопорным гласным звуком «о» :

Всё же мне вас жаль немнOжко, Потому что здесь порOй Бьется розовая тOчка, Странным светится огнЁм...

Но главное – не ритмо-рифмическая, а структурно-смысловая общность.В обоих стихотворениях говорится о некоей оболочке, внешнемокружении, антураже, внутри которого находится нечтомаленькое, но очень живое, подвижное, ярко окрашенное исоставляющее притягательный центр, единственный смысл и радость этогопустого объемлющего мира:

Ходит маленькая ножка, Вьется локон золотой. Бьется розовая точка, Странным светится огнем...

Поражает структурное сходство этих двустиший: семантическое,грамматическое, интонационное. В каждой строчке по три слова,причем они одинаково распределяются по частям речи: глагол –прилагательное – существительное (и никаких других слов, включаяслужебные). В первой строчке каждого двустишия выдержанименно этот одинаковый порядок. Во второй допускается инверсия:глагол – существительное – прилагательное; прилагательное –глагол – существительное. Задается одинаковый ритмсменяющихся частей речи и динамика смены самого этого ритма.

Совпадает и семантика всех трех частей речи. Морфологически сходныеглаголы «вьется», «бьется» обозначают быстрое, прихотливое,импульсивное движение, направленное в разные стороны, но приэтом обращенное на себя. «Виться» – описывать круг вокругсебя, наматываться на себя. «Биться» – двигаться взад ивперед или наружу и внутрь, при этом удаляясь от себя ивозвращаясь к себе. Таков образ жизни, ее упругой динамики исамоцентричности. Глагол «ходит» также выделяет динамику движениякак многократного, повторяющегося, «самовозвратного» действия(«ходить» туда и обратно).

Существительные «ножка» и «точка» обозначают нечто маленькое, чтоподчеркивается уменьшительным суффиксом «к» (таково ипроисхождение слова «точка» от «ткнуть», «ткать»). «Ножка» и «точка»– центры этих больших миров, в которых сосредотачиваетсявесь их смысл и ценность. У Тарковского эта малость предмета иинтенсивность его пульсации-самодвижения подчеркиваются вследующей строке (начале второй строфы), где повторяются теже глаголы «бьется, вьется» и существительные суменьшительными суффиксами и с корнем «жи-» (жить): «бьется жилка, вьетсяживчик».

Наконец, прилагательные: «золотой (локон)», «розовая (точка)» –яркий цветовой эпитет, который контрастно выделяет маленькийпредмет на фоне большого, очерчивает его место внутри, вцентре. И «золотой», и «розовый» – это светлые и теплые цвета,которые резко контрастируют с холодным, «бледно-зеленым» цветомПетербурга и отсутствием цвета у слова, о котором толькосказано «оболочка, звук пустой».

Заметим, что функции малой размерности, яркой цветности и живойподвижности у обоих поэтов не закреплены только засуществительными (ножка, точка), прилагательными (золотой, розовая) иглаголами (вьется, бьется) соответственно, ноперераспределяются между всеми этими частями речи. Наряду с цветнымиприлагательными («золотой», «розовый») и уменьшительнымисуществительными («ножка», «точка»), мы находим «уменьшительное»прилагательное «маленькая» (ножка) и цветовое существительное«огонь», а также цветовой глагол «светится». Существительное«локон» (от немецкого Locke, буквально «сгиб, завиток») вторитсемантике глагола «вьется» и усиливает, удваивает ее почтитавтологическим словосочетанием «вьется локон». Эпитет«странный» («странным светится огнем»), не будучи ни цветовым, ниразмерным, подчеркивает контраст между окружающим иокруженным, привычным антуражем и странно светящимся центром.

Таким образом, значения цветности, малости и подвижностираспределяются по всем трем частям речи, хотя и выявляются наиболееустойчиво в прилагательных, существительных и глаголах,соответственно. Именно эти три свойства контрастно выделяютподвижно-цветно-малое среди неподвижно-бесцветно-большого, точечное– среди оболочечного. У Тарковского большое – это слово,оно «только оболочка, пленка, звук пустой». Петербург уПушкина тоже обозначен как тусклое, неподвижное окружение, эпитету«пустой» соответствует «бедный». «Город пышный, городбедный». Пленочности слова соответствуют «свод небесзелено-бледный, скука, холод и гранит». «Свод» и «гранит» особенноподчеркивают качество неподвижности, которое составляют фонмаленькой ножки и вьющегося локона.

Общая интуиция живого у Пушкина и Тарковского выявлена и смысловойструктурой, и общим интонационно-ритмическим узором обоихстихотворений. Жизнь теснится в наименьшем, ее вообще мало вэтом огромном мире, но именно минимум величины являет максимумжизненности, подвижности, смысла, красоты. Живоепульсирует, вьется, бьется, светится изнутри теплым, золотым и розовымсветом, освещая и «осчастливливая» собой и Петербург,«город бедный», и слово, «звук пустой». Оттого и возникает уПушкина мотив сожаления об отъезде из этого скучного города, чтоон оставляет в нем единственное чудо – вьющийся локон ималенькую ножку (стихотворение обращено к А. А. Оленинойнакануне разлуки с ней). _ 1 Этому пушкинскому «мне вас жальнемножко» соответствует у Тарковского мотив «счастливости» того,кто, родившись «в сорочке», обязан своим рождением бьющейсяжилке и вьющемуся живчику.

_____________________________________________________

Примечание

1. Об этом стихотворении писали Виноградов В. В. СтильПушкина. М., 1941. С. 268; Сквозников В. Д. Стиль Пушкина, вкн. Теория литературы: Основные проблемы в историческомосвещении. М., 1965. Т. 3. С. 62 – 63. На то, что «мне вас жаль»обращено к приметам Петербурга, перечисленным в первойстрофе, и выражает сожаление о разлуке с городом, потому что внем обитает А. А. Оленина, указал С. Г. Бочаров в статье «'Всеже мне вас жаль немножко...' Заметки на полях двухстихотворений Пушкина», в сб. «Пушкин в ХХI веке: вопросы поэтики,онтологии, историцизма», Новгород: изд. НГУ, 2003.

www.topos.ru

Слово о Словах. Поэтическая страница

Слово - вещь удивительная! Размышлять о нем можно бесконечно! Много СЛОВ О СЛОВАХ сказали поэты и писатели.

На нашей странице лишь малая толика их.

Будем благодарны всем, кто в качестве комментариев опубликует стихи и лирические миниатюры о Слове. СЛОВО

А. Гребнев

Во тьме немотою томилась

Вселенная тысячи лет.И Слово явилось, как милость

Душе, обретающей свет.

И мукой рождавшейся мысли

Миры до основ потряслись,

И вскрикнули глуби и выси,

И далям откликнулась близь!

… Но в сумерках древних исходов

Терялась изустная быль,

И судьбы неизвестных народов

В века отклубились, как пыль.

Как лист над землею – до срока –

Беспамятно слово несло,

Покуда нетленные строки

Чертить не умело стило.

Покуда на свет не пробились,

Минувшего мудрость храня,

Пергамент, береста, папирус - Для разума сущего дня.

Отныне в бессмертье уходит

Всеведенье литер простых.

Недаром Кирилл и Мефодий

Причислены к лику святых.

Недаром родимое Слово,

Живое его волшебство –

Души всенародной основа,Залог и начало всего.

И, русскому сердцу любезна,

Бурлит, не смолкая на миг,

Его животворная бездна,Его самородный родник!

СЛОВО – ЗВЕЗДА

М.Пришвин

В каждой душе слово живет, горит, светится, как звезда на небе, и как звезда погасает, когда оно, закончив свой жизненный путь, слетит с наших губ.

Тогда сила этого слова, как свет погасшей звезды, летит к человеку на его путях в пространстве и времени.

Бывает, погасшая для себя звезда, для нас, людей, на земле горит еще тысячи лет.

Человека того нет, а слово остается и летит из поколения в поколение, как свет угасшей звезды во вселенной.

***

А. Тарковский

Слово только оболочка,Пленка, звук пустой, но в нем

Бьется розовая точка,

Странным светится огнем.

Бьется жилка, вьется живчик,А тебе и дела нет,Что в сорочке твой счастливчик

Появляется на свет.

Власть от века есть у слова,И уж если ты поэт,

И когда пути другого

У тебя на свете нет,

Не описывай заране

Ни сражений, ни любви,Опасайся предсказаний,

Смерти лучше не зови!

Слово только оболочка,

Пленка жребиев людских,На тебя любая строчка

Точит нож в стихах твоих.

*** Д.Кугультинов

Так много слов скопилось на земле!.Но в собственность ни деньгами, ни властью Не купишь слова, не запрешь в столе:Оно мирское достоянье, к счастью!

И сотни раз различные устаОдно и то же произносят слово,И на устах у каждого из стаОно значенье изменяет снова…

Оттенков множество в себе тая, Звучание не больше, чем одежа…У каждого из слов душа своя,На душу говорящего похожа.

*** Яков Козловский

Слова умеют плакать и смеяться,Приказывать, молить и заклинать,И, словно сердце, кровью обливаться,И равнодушным холодом дышать.

Призывом стать, и отзывом, и зовомСпособно слово, изменяя лад.И проклинают, и клянутся словом,Напутствуют, и славят, и чернят.

*** Марк Лисянский

Ах, как нам добрые слова нужны!Не раз мы в этом убеждались с вами.А может, не слова – дела важны?Дела – делами, а слова – словами.

Они живут у каждого из нас,На дне души до времени хранимы,Чтоб их произнести в тот самый час,Когда они другим необходимы.

*** Юрий Синицын

Каждое слово имеет свой вкус.Одни слова – Горьки, как полынь.Другие – слаще абхазских дынь.Те свежестью радуют нас Особенной,А эти – Давно набили оскомину.

Есть слова,Как приправы у горцев.А есть ещеИ такие слова,Что морской водыСолоней и горше.Есть и безвкусные,Как трава.

Всякие есть у людей слова.Я вечный должникУ всех этих слов,Когда их ровняю В шеренги стихов.И я постоянно В ответе за них – Я их повелительИ вечный должник.

*** Марк Шехтер Немало встречается злого В любой человечьей судьбе,А скажут лишь доброе слово – И легче на сердце тебе.

Но доброе слово такоеНе каждый умеет найти,Чтоб справиться другу с тоскою,Невзгоды осилить в пути.

Нет доброго слова дороже,Заветного слова того,Но редко, друзья мои, все же Мы вслух произносим его.

Судьба слова

Александр Гаврюшкин У любого из слов есть Судьба,Та же, что и у наших поступков.Ведь одежда поступков – слова,Тело лишь командирская рубка.Если чистая в теле душа,То увидим мы все пред собоюСлов Судьбу, что всегда хороша.Бог вложил их в уста нам с тобою.

Вознесутся слова в небеса,Не закроют их чёрные тучи.И они, как весною гроза,Всё очистят и сделает лучше.

Если с чёрной душой человек,Все слова отдают чернотою,Очень трудно в наш атомный векНе запачкаться мерзостью тою.

Гадких слов так уродлива смесь:Грязь словесная с грязью земною,Ложь и хамство, коварство и лесть -Вот слова с незавидной судьбою.

Если правда в словах зазвенит,Значит, все они родом из сердца.Из того, что порою болит,Будто в рану насыпали перца.

Высота этих слов, чистота,Мир украсят, как алые розы,Заключённая в них красотаЗаблистает в стихах или прозе.

kashctan.blogspot.com

Слово. «Стихотворения разных лет» | Тарковский Арcений

Слово только оболочка, Пленка, звук пустой, но в нем Бьется розовая точка, Странным светится огнем,

Бьется жилка, вьется живчик, А тебе и дела нет, Что в сорочке твой счастливчик Появляется на свет.

Власть от века есть у слова, И уж если ты поэт И когда пути другого У тебя на свете нет,

Не описывай заране Ни сражений, ни любви, Опасайся предсказаний, Смерти лучше не зови!

Слово только оболочка, Пленка жребиев людских, На тебя любая строчка Точит нож в стихах твоих.

1945

litresp.ru

Интуиция живого. К 110-летию Арсения Тарковского

Поэт Арсений Тарковский (25 июня 1907, Елисаветград — 27 мая 1989, Москва) далеко уступает в известности своему сыну, кинорежиссеру Андрею. Но сегодня, когда исполняется 110 лет с рождения Арсения Таровского, стоит вспомнить, что это один величайших поэтов ХХ в., который был вынужден несколько десятилетий носить на себе маску переводчика. Лишь в 1962 г., когда ему было уже 55 лет, Тарковский выпустил первую книгу собственных стихов с горьким автобиографическим заглавием "Перед снегом".

Через Тарковского проходят многие магистральные, многовековые линии русской поэзии, и дальше я пунктиром прочерчу одну из них: неожиданную образную и ритмическую перекличку Тарковского с Пушкиным. Их объединяет необычайно острая интуиция живого.

У Арсения Тарковского есть стихотворение "Слово", из которого приведу первые два четверостишия, особо значимые для нашей темы:

Слово только оболочка,

Пленка, звук пустой, но в нем

Бьется розовая точка,

Странным светится огнем,

Бьется жилка, вьется живчик,

А тебе и дела нет,

Что в сорочке твой счастливчик

Появляется на свет....

("Слово", 1945)

Смысл, кажется, ясен: внутри слова мерцает нечто загадочное, его душа, его жизнь. Точно так же и родившийся в сорочке (оболочке) потому и счастливчик, что в нем мерцает нечто маленькое и живое: "бьется жилка, вьется живчик..."

На волне ритмической памяти к этим строкам Тарковского приплывают другие, пушкинские стихи (1828):

Город пышный, город бедный,

Дух неволи, стройный вид,

Свод небес зелено-бледный,

Скука, холод и гранит —

Всё же мне вас жаль немножко,

Потому что здесь порой

Ходит маленькая ножка,

Вьется локон золотой.

(Город пышный, город бедный…, 1828)

Размер тот же самый — четырехстопный хорей, что и у Тарковского. Можно контаминировать одни строки в другие, получая центон, даже с частичным сохранением рифм, пусть неточных, но с общим опорным гласным звуком "о" :

Всё же мне вас жаль немнOжко,

Потому что здесь порOй

Бьется розовая тOчка,

Странным светится огнЁм...

Но главное — не ритмо-рифмическая, а структурно-смысловая общность. В обоих стихотворениях говорится о некоей оболочке, внешнем окружении, антураже, внутри которого находится нечто подвижное, ярко окрашенное и составляющее притягательный центр, единственный смысл и радость этого пустого объемлющего мира:

Ходит маленькая ножка,

Вьется локон золотой.

Бьется розовая точка,

Странным светится огнем...

Поражает структурное сходство этих двустиший: семантическое, грамматическое, интонационное. В каждой строчке по три слова, причем они одинаково распределяются по частям речи: глагол — прилагательное — существительное (и никаких других слов, включая служебные). В первой строчке каждого двустишия выдержан именно этот одинаковый порядок. Во второй допускается инверсия: глагол — существительное — прилагательное; прилагательное — глагол — существительное. Задается одинаковый ритм сменяющихся частей речи и динамика смены самого этого ритма.

Совпадает и семантика всех трех частей речей. Морфологически сходные глаголы "вьется", "бьется" обозначают быстрое, прихотливое, импульсивное движение, направленное в разные стороны, но при этом обращенное на себя. "Виться" — описывать круг вокруг себя, наматываться на себя. "Биться" — двигаться взад и вперед или наружу и внутрь, при этом удаляясь от себя и возвращаясь к себе. Таков образ жизни, ее упругой динамики и самоцентричности. Глагол "ходит" также выделяет динамику движения как многократного, повторяющегося, "самовозвратного" действия ("ходить" туда и обратно).

Существительные "ножка" и "точка" обозначают нечто маленькое, что подчеркивается уменьшительным суффиксом "к" (таково и происхождение слова "точка" от "ткнуть", "ткать"). "Ножка" и "точка" — центры этих больших миров, в которых сосредотачивается весь их смысл и ценность. У Тарковского эта малость предмета и интенсивность его пульсации-самодвижения подчеркиваются в следующей строке (начале второй строфы), где повторяются те же глаголы "бьется, вьется" и существительные с уменьшительными суффиксами и с корнем "жи-" (жить): "бьется жилка, вьется живчик".

Наконец, прилагательные: "золотой (локон)", "розовая (точка)" — яркий цветовой эпитет, который контрастно выделяет маленький предмет на фоне большого, очерчивает его место внутри, в центре. И "золотой", и "розовый" — это светлые и теплые цвета, которые резко контрастируют с холодным, "бледно-зеленым" цветом Петербурга и отсутствием цвета у слова, о котором только сказано "оболочка, звук пустой".

Заметим, что функции малой размерности, яркой цветности и живой подвижности у обоих поэтов не закреплены только за существительными (ножка, точка), прилагательными (золотой, розовая) и глаголами (вьется, бьется) соответственно, но перераспределяются между всеми этими частями речи. Наряду с цветными прилагательными ("золотой", "розовый") и уменьшительными существительными ("ножка", "точка"), мы находим "уменьшительное" прилагательное "маленькая" (ножка) и цветовое существительное "огонь", а также цветовой глагол "светится". Существительное "локон" (от немецкого Locke, буквально "сгиб, завиток") вторит семантике глагола "вьется" и усиливает, удваивает ее почти тавтологическим словосочетанием "вьется локон". Эпитет "странный" ("странным светится огнем"), не будучи ни цветовым, ни размерным, подчеркивает контраст между окружающим и окруженным, привычным антуражем и странно светящимся центром.

Таким образом, значения цветности, малости и подвижности распределяются по всем трем частям речи, хотя и выявляются наиболее устойчиво в прилагательных, существительных и глаголах, соответственно. Именно эти три свойства контрастно выделяют подвижно-цветно-малое среди неподвижно-бесцветно-большого, точечное — среди оболочечного. У Тарковского большое — это слово, оно "только оболочка, пленка, звук пустой". Петербург у Пушкина тоже обозначен как тусклое, неподвижное окружение, эпитету "пустой" соответствует "бедный". "Город пышный, город бедный". Пленочности слова соответствуют "свод небес зелено-бледный, скука, холод и гранит". "Свод" и "гранит" особенно подчеркивают качество неподвижности, которое составляют фон маленькой ножки и вьющегося локона.

Подробнее — в кн. "Поэзия и сверхпоэзия. О многообразии творческих миров".

mikhail-epstein.livejournal.com

О слове. Звук и смысл

О поэзии в наши дни чаще всего говорят в связи с языком – или даже с Языком, представляя поэзию как служение Языку (как это делал У.Оден – и вслед за ним И.Бродский). Это справедливо, но, по меньшей мере, односторонне. Есть другая составная поэзии – условно говоря, музыкальная – и она борется с языком

В миг, когда дыханьем сплава В слово сплочены слова

(Б.Пастернак).

Иначе говоря, слова в стихотворении соединяются совсем не по языковым законам – по сонорным, ритмическим, композиционным, и происходит это под действием той силы, которую старые поэты называли Музой или вдохновением. В этих неожиданных соединениях отдельное слово приобретает другой смысловой вес (или, наоборот, другую легкость), другую отчетливость (или, наоборот, другую смутность), чем в обыденной речи или в словаре, так что оно может оказаться обыкновенному носителю языка просто «непонятным». Философ и переводчик Ф.Гельдерлина на французский Ф. Федье удачно назвал то, что происходит со словом в стихе, «виражом»: внутри слова появляется некий смысловой вираж, поворот, скачок. Поэзия, таким образом, если и служит языку, то именно тем, что ему сопротивляется, пытаясь именовать то, чего язык назвать не смог и, вероятно, не может – именно потому, что одним словарным словом это не именуется.

Но стоит подумать и о том, что мы имеем в виду, когда говорим о языке.

Язык – человеческий, словесный язык – воспринимается теперь как «система знаков». То, что было некогда революционной идеей Ф. де Соссюра, что разрабатывал Р. Якобсон и русские формалисты и семиотики, перешло в общее пользование, в школьные учебники, естественно утратив при этом свою сложность и остроту. Язык уже машинально понимается как некоторая сложная система условных знаков, которую можно перевести в другие системы других знаков и создавать по его образу новые искусственные «языки». Языком в расширительном смысле стали называть все искусственные системы символов. Таким образом «первый» человеческий язык становится только одним из возможных «языков». В нынешней планетарной, мультилингвистической ситуации его явно вытесняют другие системы обозначений. Они оказываются «эффективнее». Так, например, иконические значки в международном аэропорту: они понятны всем и легко «читаются» (при этом, не озвучиваясь: у этих новых иероглифов нет своего звука).

Другая особенность новейших разговоров о языке и словесности – предпочтение темы письма. О литературе говорят как о текстах, о манере автора как о письме. Письмо – изобретение, как известно, человеческое, у него есть история. В природе никто, кроме человека, не пишет (хотя мистик или поэт, как Гете или Велимир Хлебников, может «читать» весь мир как некую Книгу, в которую всё вносит свои «записи»).

И вот, в силу этой сосредоточенности на письме и тексте, на знаковой (то есть условной и интеллектуальной) природе слова, человеческий язык оказывается полностью вписан в пространство «культуры». Сама же культура понимается тоже все более и более «семиотически», как исключительно социальная, условная, искусственно организованная система, герметически отделенная от «природы» и «органики». Такое представление о культуре и провоцирует контркультурные настроения. Мне хотелось бы напомнить о возможности совсем другого взгляда на язык – и, соответственно, на то, что поэтическое служение языку может значить для нашей цивилизации.

Уникальность человеческого, словесного языка, по модели которого строятся искусственные языки, в том, что он принадлежит не интеллекту, а всей телесности человека. Называть искусственные системы знаков «языками» можно только метафорически: так говорят о «плече» рычага или других технических подобиях человеческих органов. В этом смысле искусственные «языки» – такие же метафоры человеческого языка. Язык, прежде всякого письма и «системы значений», – это звучание и артикуляция. Так это было в дописьменной древности, так остается и теперь для тех, кто не знает алфавита; с этого начинает свое знакомство с языком каждая отдельная жизнь. Мы лепечем, бормочем, изображаем что-то губами, гортанью, языком задолго до того, как можем «правильно» выговорить слово – и уж тем более его записать. Детский лепет, проницательно описанный философом и лингвистом В.Бибихиным, – парадоксальная вещь. Это еще не слово – но уже явно высказывание: нечленораздельное звуковое высказывание, стремящееся к слову. О детском лепете, о первом телесном опыте артикуляции и звучания мы еще вспомним, говоря о стихотворном смысле. Здесь корень слова, который уходит глубже поверхности «культуры» – можно сказать, в землю души, в глубину человеческой природы.

Итак, о звуке слова, о слове как звуке (об артикуляции я пока не буду говорить, хотя без нее поэзия – «мыслящий бессмертный рот», по слову О.Мандельштама, – тоже непредставима). Прежде всего, звук языка – это не тот звук, с которым имеет дело музыка. Это звук, неудержимо, фатально направленный к значению. Он неизбежно отсылает нас к чему-то еще за пределами языка. Каждый раз, когда мы не понимаем, к чему именно, – мы тревожно вслушиваемся и пытаемся догадаться: «так что же это значит?». Я ловлю себя на том, что каждый раз, слушая речь на незнакомом мне языке, я не могу перестать пытаться понять ее, при всей абсурдности этого усилия. Мы не можем не пытаться понять звук человеческой речи. Почему-то нам очень нужно его понять – а не оставить просто звуком.

Практическое употребление языка к его звуковой стороне почти безразлично. Изумление языку как звуку остается в детском опыте. Ребенок может подолгу повторять какое-то слово: «пе-сок, пе-сок» – как будто он хочет не то сам войти в это звучание, не то его в себя вобрать. Он чувствует: звук, именно звук слова может открыть ему что-то важное о песке, с которым он играет. Может быть, в звуках – П, С, К – и скрыт секрет этого сыпучего, сухого, блестящего вещества? (в условность имени ребенок, несомненно, не верит).

В звуке нас встречает темнота словесного языка, его непрозрачность – то есть не чистая знаковость слова. Знак должен быть совершенно прозрачен, иначе он просто теряет raison d’être. Мы привыкли думать о языке как о всеобщем интерпретаторе: он все толкует, все объясняет, а сам по себе – как бы невидимый инструмент, вещество которого несущественно. Но в звуке слова мы встречаемся со странной глубиной языка: здесь сам он – вещь, а не «система обозначения вещей». В практической речи нам эта темнота совершенно ни к чему, и говорящие идут по воде звучания, как посуху, совершенно в него не вникая. Вникнув, мы начинаем тонуть (что значит: становимся немного поэтами – или философами).

В художественной прозе слово уже звучит, и особенно ярко оно звучит в прозе модерна. Но какова бы ни была звуковая одаренность прозаика, когда у него что-то не ладится, он не скажет, как Пушкин:

«ко звуку звук нейдет...».

Нет, что-то другое у него не получается, не соединение звуков. У прозы, несомненно, есть свой ритм, и тот, кто пишет прозу, подчиняется этому ритму. Но это не ритм звуков, не ритм слогов, не ритм слабых и сильных доль, звуковых повторов и контрастов. Во всей своей полноте звук слова, слово как звук является только в стихе. Для этого, может быть, и существует вся машина стихотворной техники, чтобы слово звучало. Можно вспомнить замечание Мандельштама из «Разговора о Данте» о том, что слово – это долгий путь, который мы проделываем во сне: сказав «солнце» – и сразу же получив смысловой результат. В руках поэта слово заставляет нас проснуться и пережить въяве, как долог путь от звука к смыслу. И как он значителен. Сам этот путь может показаться нам гораздо интереснее, чем конечный пункт назначения. Потому что – что это за конец? Мы «поняли»: мы сличили это слово с чем-то в уме, и соединили его с какой-то вещью в мире: точнее, соединили с тем, что мы об этой вещи, о «солнце», представляем себе. А долгим путем мы пришли бы, вероятно, к другому «солнцу», не из учебника астрономии. Мы перестали бы говорить на метаязыке, в который по существу превращается бытовая речь, поскольку она оперирует не словами, а общепринятыми концептами.

Поэт может целиком отделить звук от словесной смысловой материи и сочинять исключительно «в звуках». Образцы чисто звукового письма дают в своей так называемой «зауми» русские футуристы. В «зауми» есть свое очарование, его признавал такой суровый критик искусства, как о. Павел Флоренский. «Заумь» пробуждает нас к переживанию драгоценности речевого звука самого по себе, как в знаменитом стихе А.Крученыха (в котором, по мнению автора, больше русского, чем во всем Пушкине):

Дыр бул щыл.

«Заумь» обнаруживает, так сказать, имманентную беременность звука смыслом, его экспериментальную силу: тем, как он неизбежно провоцирует наше усилие найти значение звуков, «понять» их – как, например, хлебниковские бобэоби, вээоми, лиээй:

Бобэоби пелись губы Вээоми пелись взоры. Пиээо пелись брови и т.д.

Мы не можем не пытаться осмыслить эти «бессмысленные» звуковые последовательности – так же, как не можем не пытаться «прочитать» человеческое лицо. Мы как будто обречены его «разгадывать».

Стоит задуматься вот над чем: когда мы говорим: «это звучит!», «эти стихи звучат!», мы не имеем в виду удачного фонетического подбора звуков, здесь что-то другое. Китайцы, я слышала, одобряя удачный стих, говорят: «это летит!», «стих летит!» Можно сказать и так: «это блещет!». Пушкин говорит и то, и другое:

Стих каждый в повести твоейЗвучит и блещет, как червонец.

Когда мы говорим «звучит!», это значит, что слово явилось нам в ореоле какой-то особой силы, какой-то победительной динамики. Одного физического звучания для этого недостаточно. Звук языка и звук поэзии, о котором я веду речь, – не совсем физический, акустический звук. И в этом огромная разница между «заумью» и распространенной в последние годы Sound Poetry, звук которой, Sound, никаким образом не соотносится со словесным началом.

В последние десятилетия, как я уже сказала, европейская критика больше всего говорила о письме и тексте. Можно подумать, что словесность еще раз (после того, как поэты перестали петь стихи) обеззвучилась. В рэпе и в Sound Poetry мы слышим реакцию на это обеззвучивание словесности. Но реакция эта, на мой взгляд, поверхностна и слишком «физична». Я думаю, что письмо само по себе странным образом не противоположно звучанию. Вот стихи Ивана Бунина:

... на мировом погостеЗвучат лишь письмена.

Как же они звучат, если речь идет о надписях? Но ведь письмо на самом деле звучит! Когда мне приходилось идти вдоль ряда античных саркофагов в Риме, и на них были написаны слова, которые я могла прочесть: греческое приветствие Χαίρε или латинское Salve! – они несомненно звучали в моем уме. Больше того, звучит даже то письмо, которого мы не можем прочесть, поскольку нам неизвестны правила чтения, незнаком алфавит. Глядя на надпись, сделанную человеческой рукой – не орнамент, а надпись, – мы чувствуем какой-то скрытый, потенциальный звук этих букв, звук высказывания. Беззвучие окружает нас там, где мы встречаемся со следами дописьменной, устной культуры, от которой не осталось никаких надписей. И это тревожное ощущение: как в пустой клетке, из которой птица улетела.

И что же такое этот не совсем акустический звук, «звук» немых надписей? Я хочу – в связи с ним – обратить внимание на одно явление, о котором часто рассказывают поэты: о некоем звуке, который им является как предвестие сочинения.

Душа стесняется лирическим волненьем, Трепещет и звучит, и ищет, как во сне, Излиться наконец свободным проявленьем…

Это пушкинский звук вдохновения: он звучит внутри и ищет выхода наружу. У Александра Блока иначе: звук этот приходит извне, издалека:

Приближается звук. И, покорна щемящему звуку, Молодеет душа…

Я думаю, нелепо было бы предполагать, что поэты переживают какую-то слуховую галлюцинацию перед тем, как начинают писать. Это тот самый, другой, не совсем акустический звук (разные поэты говорят о свисте, звоне, гуле ветра, «сигнальных звоночках»). И если мы попробуем его определить, я бы сказала так: это будущий смысл вещи, который мы узнаем, как своего рода звук.

Поль Валери определял поэзию как «членораздельное выражение того, что нечленораздельно выражают слезы, возгласы и т.д.». Словесная вещь выходит из некоего «звука» – высказывания, но при этом еще не слова, как мы говорили в связи с детским лепетом, – и оставляет по себе в уме тоже нечто вроде этого звука, некую нечленоразельную «смысловую сумму».

Мы говорили о том, звук стремится к значению. Но можно сказать и так: он содержит в себе некую начальную точку значения – его зародыш, как это описано в строфах Арсения Тарковского:

Слово только оболочка, Пленка, звук пустой, но в нем Бьется розовая точка, Странным светится огнем…

В слове, в «звуке пустом» содержится будущее. В оболочке звука заключен зачаток смысла совершенно особого рода: поэтического смысла, идущего в ту реальность, которой пока еще нет. Звучащее слово – вещее слово. Таким его сохраняет поэзия.

Поэзия в определенном отношении сложней, чем другие искусства: она строит свои вещи не из таких цельных, простых, неразложимых единиц, как цвет и звук, но из сложных единиц – слов: а чаще даже не из слов, а из еще более сложных единиц – словосочетаний и фраз. Синтаксис – это тоже большая область работы поэзии, и в ней тоже происходит «борьба с языком». Но при этом источник поэзии прост, как этот самый звук, и говорит она, в конце концов, о простом. Мы не раз слышали: истинное слово рождается из молчания. Мне хочется добавить, что это молчание имеет форму звука: это не пустое молчание, а некий допороговый звук.

Официальная советская эстетика, как известно, боролась с «формализмом», и всяческое внимание к звуку, к самостоятельной ценности звука в поэзии решительно осуждалось. У позднего Заболоцкого, который после своего возвращения из лагеря пытался быть лояльным поэтом, мы найдем выражение этой официальной «реалистической» линии, осуждающей «заумное» звуковое письмо.

Любопытно, забавно и тонко: Стих, почти непохожий на стих. Бормотанье сверчка и ребенка В совершенстве писатель постиг.

Заболоцкий пытается отказаться здесь не только от Хлебникова или Мандельштама, но от самого себя: кто еще так, как он, любил бормотанье сверчка и ребенка? Можно привести первые приходящие на ум строки Заболоцкого:

Как маленький Гамлет, рыдает кузнечик…

Или:

А ты, соловей, пригвожденный к искусству, В свою Клеопатру влюбленный Антоний…

И еще множество строк, населенных живыми существами, в чьих «высказываниях» он слышит язык поэзии.

И здесь мы подходим к главному тезису, который мне хотелось высказать, обсуждая звук языка и звук поэзии. Некоторые стихи (как те, что я привела из Заболоцкого, как многие стихи Хлебникова и Мандельштама:И Шуберт на воде, и Моцарт в птичьем гаме, И Гете, свищущий на вьющейся тропе…)

особенно ясно дают нам услышать природную, животную, можно сказать, а не только человеческую природу языка. Интересное и, как мне кажется, никем, кроме поэтов, не принятое всерьез обстоятельство: человеческий язык – не внутрикультурная вещь. Наше говорение сближает нас со всеми тварями, которые что-то высказывают, издают звуки, по-своему артикулируют – недаром в этих стихах так просто уравниваются сверчок и ребенок. Язык – феномен на грани культуры и органики (или природы). То же можно сказать и об искусстве вообще. Наша цивилизация слишком отрезала себя от всего несоциального, не сотворенного человеком, не «искусственного». «Культура» представляется нам в образе некоего здания, технического объекта, а не растения, дерева, корни которого глубже интеллектуальной поверхности. Герметичная, тотальная социальность нашей современности – своего рода новое варварство. Звук языка и звук поэзии размыкают эту герметичность: с ним в человеческий мир входит говорящее мироздание.

olgasedakova.com

Арсений Тарковский, 17 цитат. Слово только оболочка пленка звук пустой

Слово Слово — только оболочка, Плёнка, звук пустой, но в нём Бьётся розовая точка, Странным свети... ▷ Socratify.net

ПОХОЖИЕ ЦИТАТЫ

ПОХОЖИЕ ЦИТАТЫ

Урок-исследование стихотворения Арсения Тарковского "Слово"

Золотой локон и розовая точка: Интуиция живого у Пушкина и Тарковского | Михаил Эпштейн | Лаборатория слова

Слово о Словах. Поэтическая страница

Слово. «Стихотворения разных лет» | Тарковский Арcений

Интуиция живого. К 110-летию Арсения Тарковского

О слове. Звук и смысл