Рецензии и отзывы на книгу "Дом листьев" Марк Данилевский. Пленка нэвидсона видео
«Дом листьев»
Рассказчики Главное свойство сложносочиненного и еще более сложно организованного романа Данилевского в том, что при целом ансамбле повествователей (а кроме главных героев и комментаторов, в тексте появляется еще толпа экспертов и свидетелей разного толка), ни на одного из них нельзя положиться. Нэвидсон и его команда снимают фильм о параллельном пространстве в странном доме, в этом пространстве полная темнота, непонятные звуки, и, похоже, оно постоянно меняется. Никто не может подтвердить или опровергнуть, является ли «Пленка» документальным фильмом, художественным экспериментом или попросту подделкой. Жена Нэвидсона пытается понять, есть ли во всем этом смысл, собирает комментарии Стивена Кинга, Стэнли Кубрика, Стивена Возняка, Харольда Блума, Дэвида Копперфильда и других неожиданных селебрити, которые ничего толком не говорят. Дзампано, посвятивший комментированию фильма последние годы жизни, ослеп задолго до того, как Нэвидсон этот фильм снял, так что видел ли «Пленку Нэвидсона» хоть кто-нибудь, — неизвестно. Свои академические познания Дзампано черпает благодаря девушкам, читающим ему вслух. В качестве аналитической базы он пользуется всем, что попадется под руку: Толстым, Дерридой, Библией, Сонтаг, Башляром, Хайдеггером, трудами по физике, биологии, архитектуре, психологии, а также бесчисленными статьями исследователей «Пленки Нэвидсона», существование которых, разумеется, под большим вопросом. Джонни Труэнт начинает утро с косяка и бурбона, проводит вечера с коктейлем из алкоголя и таблеток, страдает от панических атак, галлюцинаций, несчастной любви и дурной наследственности. Часть страниц рукописи Дзампано порваны, фрагментов текста не хватает, часть комментариев он подвергает сомнению, часть цитат Джонни не может перевести, часть сносок не может восстановить издатель. В приложении к основному тексту — цитаты из Гомера, Пруста, Чехова, Мильтона, Галилея, Гете, Плиния младшего, полароидные снимки, наброски, коллажи, стихи Дзампано, концептуальные модели дома, репродукции живописных полотен и письма мамы Джонни из психиатрической клиники.
Верстка Если и есть книги, которые нужно читать исключительно на бумаге, то это «Дом листьев». Во-первых, Данилевский использует «визуальное письмо», передавая динамику описываемых событий: веревка натягивается — и слова вытягиваются в струнку, коридор сужается — и на странице только маленький квадратик букв. Во-вторых, для каждого рассказчика и комментатора в книге выбран свой шрифт, чтобы читатель не запутался: например, Джонни «говорит» на Courier New, а Дзампано — на Times New Roman. В американском издательстве Pantheon выходила еще и полноцветная версия романа, где слово «дом» было выделено голубым, а «монстр», «минотавр» и перечеркнутый текст — красным. Издание «Гонзо» — черно-белое (и шрифт Брайля там тоже не используется), но «дом» и все его вариации в тексте выделены серым. Голоса нескольких повествователей могут визуально перекрывать рассказы друг друга. Сноски в книге обозначены самыми неожиданными символами (например, кодами сигнала тревоги для связи «земля — воздух»). Временами текст отсылает читателя к другой главе или вставке, а инструкция по тому, как должны быть расположены главы и вставки, находится в конце книге, вместе с издевательским алфавитным указателем, в котором встречаются пункты типа «конфузить — отсутствует». Одним словом, текст «Дома листьев» изо всех сил старается показать читателю и дом, и роман, позволяя исследовать пространство повествования, двигаться в разных направлениях, утыкаться в тупики, с досадой возвращаться, ощущать, что границы невозможно нащупать, и ни при каких обстоятельствах не бросать этого диковатого трудоемкого занятия. И даже если это вас не убедит — поверьте: чтение текста, написанного наискосок или в зеркальном отражении, с электронной книги только добавит мучений.
Автор «Можно себе представить, как Томас Пинчон, Д. Г. Баллард, Стивен Кинг и Дэвид Фостер Уоллес кланяются Данилевскому в ноги, задыхаясь от удивления, восхищения, смеха, трепета», — сказал о «Доме листьев» Брет Истон Эллис, если верить цитатам, собранным на сайте самого Данилевского (а делать это после прочтения романа ох как непросто). Но вообще-то все основания для такого утверждения есть. Марк Данилевский не только писал свой дебютный роман десять лет, но и основательно подготовился к прорыву. Урожденный ньюйоркец, сын польского режиссера-авангардиста Теда Данилевски, Марк изучал литературу в Йеле, латынь в Беркли и киноискусство в Лос-Анджелесе. В интервью он не раз рассказывал, что сначала в теории, а потом и на практике заинтересовался «кинограмматикой» — возможностью использовать приемы визуального повествования в тексте. В 2000-м написал роман «Дом листьев» (House of leaves), который сначала полюбили подростки и гики, а впоследствии критики, обеспечившие дебютанту несколько премий. Нарративные и визуальные эксперименты принесли Данилевскому статус культового автора для интеллектуальной молодежи: на форуме, посвященном «Дому листьев», уже который год выкладывают «полезные ссылки» и впечатления о романе на английском, испанском, французском, немецком, греческом, японском и других языках. В 2010 Марк Z. Данилевский анонсировал 27-томную историю The Familiar о двенадцатилетней девочке, которая нашла котенка. Книгу начали издавать в 2015, этим летом вышел третий том, а на февраль 2017 запланирован выход четвертого. На одной из встреч с читателями Данилевский рассказывал, что его новый роман — аналог телесериала, и первый сезон состоит из пяти томов. Сейчас писатель живет в Лос-Анджелесе, выкладывает в инстаграм фотографии в обнимку с котом, постоянно ездит в туры по США и выпускает фанатский мерчендайз — например, толстовки с цитатами из «Дома листьев».
Переводчики Как ни странно, всем этим великолепием, пусть и вышедшим аж через шестнадцать лет после первого американского издания, мы обязаны Дмитрию Быкову. «В 2010 году я гостил в одном калифорнийском доме, — рассказывает Быков в предисловии к русскому изданию. — За ужином (если б хоть за обедом! а то прямо на ночь) зашел разговор о новой американской прозе. Младшая дочь хозяев, студентка, притащила мне из своей мансарды тяжелый черный том необычного формата: „В универе это очень любят. Некоторые считают, что автор рехнулся, но, по-моему, это лучший здешний роман вообще”». Быков же перевел первые главы романа (переводом основного массива текста занимались Анна Логинова и Максим Леонович), как он сам признается в том же предисловии, «местами приблизительно». Это объяснимо, учитывая, какие выверты происходят в тексте, но все-таки не везде. Например, не очень понятно, почему House of Leaves не перевести как «Дом из листьев», что содержало бы в себе очевидное сравнение дома с книгой. В том же смысле жаль, что Navidson`s Records стали «Пленкой Нэвидсона», а не «Записями Нэвидсона». Zampanо́, кажется, не мог не превратиться в Дзампано, но вместе с тем исчез соблазн связывать его имя с загадочной Z, стоящей между именем и фамилией автора романа. Наконец, сам Danielewski неожиданно «обрусел», получив к своей фамилии окончание -ий. Хотя все это, в сущности, всего лишь придирки к огромному переводческому труду.
gorky.media
"Дом листьев" Марк Данилевский: рецензии и отзывы на книгу | ISBN 978-5-904577-384, 978-5-904577-41-4, 9785904577421, 9785904577506, 978-5-904577-58-2
Образцово-показательный постмодернизм – роман в романе, история в истории, смерть на кончике иглы, игла в тату-салоне, салон в комментариях героя, герой на грани помешательства, помешательство не помешало и пошло-поехало – заметки на полях, ссылки на существующие и несуществующие труды, стихи, песни, пляски, письма, цитаты истинные и ложные от реальных и выдуманных людей, коллажи, витиеватая верстка вкривь и вкось согласно ритму текста, секс, наркотики, рок-н-ролл, вот это все… В общем на филфаке можно сдавать зачет по роману – кто больше всех аллюзий и реплик к классике постмодернизма найдет, тому автомат.
Но! Мне, пожалуй, понравилось.
Самая яркая часть – всё, что касается собственно Дома и пленки Нэвидсона. Это интересно и пугающе. Сама идея дома, без призраков, инопланетян и мистики, а «всего лишь» с нарушением законов физики – очень хороша. Я понимаю, даже чувствую, что может в этом пугать.
Пространство «по ту сторону» дома – почти идеально инфернальное. Безличная, непознаваемая, всепоглощающая пустота, в которой нет места ни свету, ни жизни, ни человеку. И да, дневник поселенцев семнадцатого века – лучший приквел к истории Дома. Последняя запись в нем трогает и «торкает».
Остается только радоваться, что ни Дома, ни Нэвидсона не было и исследовательская работа слепого старика Дзампано лишь любопытное нагромождение квазисвидетельств, мистификация и имитация, изящная пружина, туго затягивающая мышеловку, а Джонни Труэнт – та мышь, чей хребет перебьет это безумие.
Если честно, мне даже не к чему придраться. «Дом листьев» - шикарно сработанная игрушка. Все в меру, ничего не режет глаз, мне не хочется ни прибавить, ни убавить.
5 фишек, которые меня зацепили:
1. Игры с версткой. Понимаю, что это не ново, но все же, в моей литературной реальности было мало книг, которые могли позволить себе (концептуально и физически) подобные выкрутасы. Из давнего и любимого, например, утерянный трехтомник якобы немецкого поэта Тиаса (черт, да он почти такой же мифический, как пленка Нэвидсона!) – в котором были страницы с калькой и тиснением, шалости шрифтов и удивительная графическая подача восхитительного, поразившего наше юношеское воображения, текста…
2. Совпадения – сами по себя явления волнующие и порождающие фантазии. Здесь это были упоминания только что одна за одной прочитанных Кэтрин Данн и Донны Тартт. Или вот на днях встретила в «Американских богах» штучку, что мол если все замолчали, значит сейчас без двадцати минут сколько-то и вот тебе в стихах Пеликана: «Когда раскопки позволили сделать паузу и без двадцати минут совсем рядом прошел ангел». И, конечно же, всегда удивительно встретить дату своего рождения в такой книге (ах, каких историй можно было напридумывать лет в шестнадцать по этому поводу!)
3. Много новых слов и имен. Люблю, знаете ли расширять словарный запас))) Выучила слова: анахорет, кьяроскуро, эхолалия. Познакомилась в общих чертах с фигурой Генри Дарджера, освежила представление о Кевине Картере. Думаю, человеку, более эрудированному чем я, проще ориентироваться в тех сотнях (если не тысячах) имен и явлений, которыми так легко жонглирует автор, но мне было приятно приобщиться.
4. Очень живые и чуткие авторские заметки. Вот, например, чудесная цитата: «Оказываясь в местах детства, мы почти всегда замечаем, как они съежились. Это ощущение обычно приписывают разнице между детской и взрослой психологией, но разница связана не с возрастом, а с особенностями познания. Знание действует на мир как горячая стирка на шерсть: он «садится».
5. Мне понравились стихи (может потому, что их вроде Быков переводил?!) Утешенье не идетк тем, кто горюет, когда мысли безвольно текут, а стены прыгают с места на место, и этот наш прекрасный мир кажется домом из листьев
за миг до порыва ветра.
www.labirint.ru
К прочтению: «Дом листьев» — «Дистопия»
Когда-то Уильям Фолкнер донимал типографию, коей было отпущено издательство его книги «Шум и ярость», своими парадоксальными и весьма утомляющими идеями. Роман, в которой замкнутая группа героев носит одинаковые имена, роман, иллюстрирующий поток сознания гения и систему мышления идиота, роман, наполненный отсылками в прошлое посреди диалогов и действия — казался автору недостаточно сложным. Фолкнер хотел, чтобы и сам текст вступил в игру с читателем: был набран разными шрифтами и разными цветами, раскидан по странице и цитировал Шекспира. Но издательское дело начала XX века остудило его пыл, поскольку постмодерн ещё не захватил все сферы жизни общества. Так мы читаем «Шум и ярость» в его ровном, чёрно-белом варианте. А в русском переводе ещё и без проблемы гендерного отношения имен и глаголов. Но в день сегодняшний никого не удивишь подобными приёмами, более того, кого-то текст, набранный разными шрифтами, перевёрнутый вверх ногами, отражённый зеркально, по слову на страницу и прочая, прочая…, — может и взбесить, а у уставших от мира интеллектуалов вызовет тоску на почве того, что «попытки переплюнуть Джойса» всегда выглядят уныло.
Но пусть бы и так, разве сейчас не время свержения богов?
Да, «Дом листьев» — это один из самых вычурных романов десятилетия. Его главная притягательность какая-то человеческая: ещё не прочитав ни главы все метнулись восхвалять модернистскую вёрстку, разные наборы и прочие художественные приёмы вне текстового поля. Как городская легенда книгу сопровождает история о том, что на момент печати автор поселился рядом с издательством и контролировал процесс вёрстки. Одно это организовало роману половину всей славы — как и красивым девушкам, красивым книгам гораздо проще выживать в этом мире.
Но «Дом листьев» — это не попытка переплюнуть Джойса, совсем нет. Если «Улисс» — это попытка разобрать на части всю литературу в целом, то «Дом» — это скорее плевок в книгоиздательство как таковое. Идея разрушения структуры и плоскости текста далеко не нова — здесь можно вспомнить и Милорада Павича и, упаси боже, Фоера, если кто-то считает его тексты литературой. Хотя, скорее, Данилевский попытался превратить книгу не просто в печатный продукт, а именно в некий объект — которым хочешь обладать, который не работает вне пределов бумаги, притормаживая мир, стремительно переходящий в цифру. Как «вклеенные» квадратные вставки в тексте не читаются в зеркале, а именно что «просвечивают» через бумагу.
Марк Данилевский родился в 1965 году в Нью-Йорке, его отец, поляк по происхождению, переживший немецкий трудовой лагерь во время Второй мировой, сейчас — американский режиссёр. Младшая сестра Марка Анна — музыкант, и даже выпустила альбом (что-то вроде саундтрека) для «Дома листьев». Из-за работы отца Данилевские часто переезжали — к 10 годам Марк пожил в 6 разных странах. Несмотря на кинематографическое окружение, Данилевский-младший поступает в Йельский университет, где изучает английскую литературу, хотя, сказать по правде, потом и посещает курсы в Школе кинематографического искусства в Лос-Анджелесе.
.
«Дом листьев» — это дебютный роман Данилевского. Он был опубликован уже в каком-то далёком 2000-м году в США, когда ещё не все были сплошь покрыты татуировками, было что-то пикантное в наркомании, во влюблённости в стриптизёршу и полной беспорядочности жизни. Но волны и мании доходят до России с таким опозданием, будто их тоже проверяют на таможне — на русский язык роман перевели только к 2016-му. За это следует благодарить небезызвестного литературного трендсеттера наших дней Дмитрия Львовича Быкова. По его словам, он увидел роман в 2010-м, в Америке, вечером, когда дочь его приятелей принесла роман, утверждая, что в её университете все в восторге от этой книги. Чтение романа ночью было большой ошибкой, говорит Быков, и он страстно загорелся идеей перевести этот хоррор на русский язык.
.
Правда, это не совсем чтобы книга ужасов. Но что кроется в основе нагнетающего страха, если не слышно тревожной музыки? Темнота и что-то непонятное. А также зашифрованные в строчках крики о помощи и сигналы SOS. Правда, русскому читателю не везде так повезло, кое-что переводчики убили напрочь: если книга состоит из загадок, то разрушать одну из самых прекрасных, просто скинув в сноску, что « в оригинальном тексте первые буквы складываются в фразу…» — просто непростительно. Как говорит сам роман «загадки — источник мук удовольствия». И, кажется, есть в этом какая-то великая суть, и Данилевский пытается превратить книгу в источник наслаждения. Как игра или как тёмная дверь в другой мир. Потому и кажется, что это история кошмара. Кошмар всегда находится где-то рядом со старыми домами, тёмными коридорами, облитыми кипятком детьми и сильно пьющими работниками тату-салонов. Такие истории, правда, редко становятся хорошей литературой.
Повествование состоит из трёх основных частей сюжета. Всё начинается с фотографа, как и все проблемы современности. Уилл Нэвидсон — военный фотограф, обладатель Пулитцеровской премии и прочих, в общем, живой классик, профессионал и авантюрист. Здесь, к слову, просвечивает кинематографическое образование самого Данилевского: он с такой аккуратностью прописывает дело жизни своего героя, с такой педантичностью рассуждает о фотографии, фильмах, качестве съёмки, что ты нисколько не чувствуешь фальши, которая появляется в движениях актёров, изображающих «великих фотографов» в кассовых лентах современности. И, наверное, это единственная честная часть во всем произведении. Спасая свой разлаживающийся брак, Уилл покупает дом в Вирджинской глухомани, куда переезжает со своей женой бывшей фотомоделью Карен и двумя детьми. Дабы не скучать без дела, по всему дому устанавливаются камеры, и сам Нэвидсон постоянно снимает американскую пастораль своей жизни. И так бы всё это и осталось миловидным арт-проектом человеческого быта, если бы в один прекрасный день в спальне пары не появилась новая дверь. Дверь, которой не было вчера, кладовая или шкаф, метр на полтора, не ведущий никуда и наполненный ничем. Кусок ничем не примечательной пустоты, кроме самого факта, что его здесь не было и быть не должно.
И понеслась.
.
Разумеется, что никто не проигнорировал несанкционированную перепланировку. Нэвидсон начинает измерять пространство дома, сверяясь с планами, пытаясь найти объяснение, чувствуя недосказанность и загадку. Он вызывает своего брата, профессионального строителя на подмогу в войне против чертежей. Но результаты этой беготни всегда одинаковые: дом оказывается снаружи меньше, чем внутри.
Недвижимое пространство из дерева и камня начинает расползаться глава за главой. И потом появляется Коридор. Непонятный, серый и тёмный, холодный, упирающийся в зал с лестницей, ведущей в пустоту. Расширяющийся и сужающийся, с неизвестным рычащим наблюдателем из темноты. Не существующий нигде, кроме как во внутреннем пространстве дома. Естественно, в коридор отправляется экспедиция, всё тщательно документируется, пробуется на зубок, измеряется, снимается и фотографируется. Потом монтируется фильм, а далее — его улучшенная версия. Фильм, планировавшийся как лента о семейной жизни, о взрослении детей и развитии отношений, стал поразительной, мистической документалкой, известной как «Плёнка Нэвидсона».
По крайней мере, так говорит Дзампано.
.
Дзампано — это второй слой романа. Слепой старик (этот факт тоже большой привет любителям классики), начитывающий рукопись молодым стенографисткам. Дзампано создаёт многостраничное научное исследование с непостижимым количеством ссылок на сторонние публикации, интервью, книги и события. В работе мы узнаём и психологические особенности взаимоотношений героев фильма, и что думает Стивен Кинг о плёнке Нэвидсона. Буквально каждое суждение подкреплено ссылкой на первоисточник — хвала системе научного текста. Проблема только в том, что ни одного этого источника не существует за пределами тёмного мира Дзампано: ни одна фраза не была произнесена, да и плёнку-то никто не видел, разумеется.
Рукопись Дзампано — это собрание ложных цитат из выдуманных книг. Придуманных с такой маниакальной тщательностью, что пугает больше, чем история с появившейся из ниоткуда дверью посреди спальни. Дзампано умирает, не произнеся ни слова со страниц романа, исчезает в темноте вместе со всеми кошками, живущими во дворе его дома.
Рукопись находит некий молодой человек по имени Джонни Труэнт. Ему чуть за 20, у него есть лучший друг Люд, паршивенькая работа в тату-салоне и скромная квартирка недалеко от апартаментов упокоившегося старика. Он влюблён в стриптизёршу и, в целом, нормален. Разведав о смерти соседа, Люд и Джонни вламываются в его квартиру, где находят огромную папку с документами. Люд остаётся равнодушен к вороху бумаг, и Труэнт забирает рукопись с собой. Так исследование о фильме и истории Уилла Нэвидсона получает соавтора и комментатора.
И здесь аннотации, которыми исписана обложка романа, престают перед нами, как полчище спойлеров. Бесчисленные угрозы о грядущем сумасшествии всякого, кто прочитает хотя бы до середины, топят тихие фразы из уст Труэнта о том, что он начинает сходить с ума. Мы пропускаем момент, когда Джонни перестаёт мыться, выходить из дома и нормально засыпать и просыпаться. Он включается в детективную историю разбора найденных бумаг покойника, и, как нередко бывает в литературе, эта детективная история затмевает и трансформирует его собственную жизнь.
В попытках понять, что за текст перед ним, Труэнт начинает искать девушек, работавших чтецами и стенографистками Дзампано. Все они — неоценимо прекрасны, умны, начитанны, говорят на живых и мёртвых языках, могут сжечь Рим дотла, сравнять мир с землёй — и, может быть, ещё сравняют. Все они проводят Труэнта по лабиринту рукописи, переводят цитаты и расшифровывают отсылки к первоисточникам. Все они с ним пьют, принимают наркотики, занимаются сексом и исчезают на утро, не избавляя от чувства нарастающего кошмара и полного одиночества.
«И он смотрел, как умирает человек, которого он любил, как Бога».
Фактически, ничего не происходит, Джонни начинает погружаться в себя, всё чаще начинает описывать воспоминания своего детства, мы узнаём, как умер его отец и что мать попала в психиатрическую лечебницу, а сам Труэнт начинает чувствовать темноту.
Темнота фигурирует в книге наравне с другими героями. Темнота оживает в доме Нэвидсона, темнота — неотъемлемая часть жизни Дзампано. Темнота проникает к Труэнту. Она оживает в коридоре салона, кусает его и толкает с лестницы, смотрит на него немигающими глазами без зрачков. Загоняет его в квартиру и плотно закрывает двери. Приходит во снах и отбирает покой. Труэнт пытается справиться с нарастающим неврозом, напиваясь и притаскивая новых девиц, но снова и снова кричит во сне.
.
Потому что темнота есть исконное начало каждого человека,она же ждёт его в конце.
.
«Шрамы — это потускневшая боль о выживании, они достаются против воли и выражаются языком увечий»
.
Хотя формообразующее Данилевский напоминает местами Оскара Уайлда с его трёхстраничными перечислениями минералов, которые не иллюстрируют ничего, кроме образованности самого автора. Эти списки кораблей вряд ли кто прочтёт до половины, а те, кто прочтут целиком — ну, Бог им судья, на что тратить своё святое время. Данилевский не развивает форму, он издевается над ней. Он создаёт огромную, тысячестраничную иллюзию правдивости, достоверности и качества, хотя суть кроется в том, что все его нарраторы врут. Дзампано — этот утомлённый студент выпускного курса, заполнивший свою диссертацию несуществующими цитатами из выдуманных источников, дабы привести в порядок свою доказательную линию. Правда, старик нам ничего не доказывает, он просто о чем-то повествует. Слепой старик, написавший огромное исследование о фильме.
Это книга про лжецов и для лжецов. Просто правила игры раскрываются сразу: все ссылки лживы, нарратору нельзя верить, да и вообще, о какой правде можно говорить, когда речь идёт о художественной литературе. Так и всё сказанное о «Доме листьев» окажется ложью, и зачем вообще читать рецензии на книги, ведь их пишут люди, ничего не понимающие в жизни, если вообще не полные идиоты? Поэтому всё, что я скажу об этой книге — есть ложь. Потому что рассуждать о хаотичном повествовании в попытках отыскать психоаналитические корни также жалко, как попытаться заинтересовать собеседника рассказом о своём волшебном сне.
.
В сущности, у порядочного читателя совсем нет причин читать эту книгу. Чтение её сравнимо с молекулярной кухней — какое-то извращение на тему еды, созданное для того, чтобы развивать самоощущение гурмана. Литературный эксперимент, зашифрованные послания, перенасыщение авторской эрудицией и кругозором — какой-то мастер класс о том, как стать писателем. Всё, что тебе достаётся — это ходить кругами по виткам повествования: от дома Нэвидсона, к аналитическим замечаниям Дзампано, после чего перестаёшь верить кому бы то ни было, начинаешь скептически смотреть на непоколебимую авторитетность печатного слова и громких имён. В случаях самых впечатлительных, перестанешь выключать свет в своей комнате на ночь.
Главная задача книги — это каждому пройти свой лабиринт. Из нагромождения имён фотографов составить фразу или пролистать их, не читая. Сочувствовать Труэнту или раздражаться его непоследовательности, воспринимать его как главного героя или же фокусироваться на Нэвидсонах. Каждое ваше решение, в итоге, составит своё собственное прочтение. Вы можете совершенно не читать «Стихов Пеликана» или писем из сумасшедшего дома. Но, нарушая правила современной системы текста, Данилевский держит в напряжении до последних страниц, приберегая ответ на основной вопрос до конца текста. Чтобы докопаться до сути приходится возвращаться в заброшенный дом Нэвидсона, придётся зайти в тот коридор за тремя замками, шагнуть в собственный кошмар. Увидеть, как книга, которую ты читаешь, сгорает постранично в руках Уилла Нэвидсона — каждая предыдушая страница сгорает, чтобы осветить продолжение. Переполненный драматизмом момент, как герой, ожидающий своей смерти, дочитывает книгу, которую ты держишь в руках, раньше тебя самого.
.
«Если ты ничего не чувствуешь, это еще не значит, что ты цел и невредим».
.
Все это время тебе непрерывно задается один вопрос: боишься ли ты темноты?
Мир делится на тех, кто её боится и тех, кто нет. Так Карен боится панически, до паралича и онемения ног. И невольно начинает казаться, что всё это было сделано ради неё, чтобы она боялась, чтобы сбежала и чтобы вернулась в самом конце. И главное, что там, переломив свой панический страх, в холоде и темноте, смирившись со смертью и не смирившись с потерей, ясность всего дикого повествования приходит к нам, обнимает тёплыми руками Карен. И тьма расступается.
Это самая запутанная, загадочная, тёмная и непонятная история — и всё-таки о любви. И о том, как легче было бы жить, если бы люди умели разговаривать друг с другом. Вот вам ещё один спойлер, но вы должны были к ним уже привыкнуть. Ведь в самом деле.
.
Это не для тебя.
dystopia.me
Дом листьев: orden_bezdna
Трудный путь книги или как Д. Быков не перевёл роман Данилевского.В издательстве «Гонзо» вышел «Дом листьев» — дебютный и самый известный роман американского прозаика Марка Z. Данилевского.
Марк Z. Данилевский (что скрывает литера Z, никто до сих пор не разгадал) родился в семье подпольщика, узника трудового лагеря и авангардного режиссера Tадеуша Дaнилевского. Окончив Йель, Марк получил кинематографическое образование, поработал на съемках документалки «Деррида» и писал в стол безумные повести о тиграх без начала и конца. А потом появился «Дом листьев».Дальше читать на Афише https://daily.afisha.ru/brain/2696-stoit-li-chitat-dom-listev-marka-danilevskogo/сюжет
Сюжет Центральный сюжет крутится вокруг «Пленки Нэвидсона»: прославленный фотограф, пулитцеровский лауреат Уилл Нэвидсон, который слишком много времени уделял работе, переезжает со своей женой Карен и двумя детьми из Нью-Йорка в тихий уголок Вирджинии, чтобы наладить семейные отношения. Поскольку отлучаться от семейного очага не положено по заветам психотерапии, Уилл придумывает проект на месте: развешивает по всему дому камеры, чтобы затем смонтировать идиллическую документалку. Но довольно быстро выясняется, что в новом доме есть куда более интересный объект, — сам дом. Семья Нэвидсонов случайно обнаруживает, что пространство внутри него больше, чем указывают внешние размеры. Между комнатами появляется темный коридор, уходящий неизвестно куда. Уилл решает исследовать аномалию и собирает целую экспедицию. Все участники пожалеют об этом, а в результате вместо семейной идиллии появится фильм под названием «Пленка Нэвидсона». Эту историю читатель узнает от Дзампано, старика, который написал подробнейший комментарий к «Пленке Нэвидсона». Точнее, эту историю читатель узнает от Джонни Труэнта — тату-мастера, который проводит жизнь в безумных вечеринках, влюбляется в стриптизершу и на свою голову находит в доме Дзампано рукопись, поработившую его разум. Труэнт пишет пространный комментарий к комментарию Дзампано, рассказывая о своей жизни куда больше, чем о прочитанном.
https://gorky.media/context/dom-listev/
как переводили и издавали роман читать на Горьком
https://gorky.media/context/priklyucheniya-knigi-ot-fajla-do-knizhnoj-polki/
orden-bezdna.livejournal.com
